Аутоаутопсия и аутопсия доктора-лектора

Стивен Кинг вспоминает 1957 год - он, десятилетний мальчишка (р.21 сентября 1947 г.), пошёл в кино на страшный (по тем временам) фильм:

*       *       *


"...чужаки из “Земли против летающих тарелок” – посланцы гораздо более распространенного жанра, жанра фильма ужасов. Здесь нет никакого вздора насчёт “дара вашему президенту”; эти парни просто высаживаются на мысе Канаверал и начинают уничтожать всё вокруг.

Между этими философиями и лежат семена ужаса, так мне представляется. Если существует силовая линия между этими двумя почти противоположными идеями, то ужас почти несомненно зарождается здесь.

И вот как раз в тот момент, когда в последней части фильма пришельцы готовятся к атаке на Капитолий, лента остановилась. Экран погас. Кинотеатр был битком набит детьми, но, как ни странно, все вели себя тихо. Если вы обратитесь к дням своей молодости, то вспомните, что толпа детишек умеет множеством способов выразить своё раздражение, если фильм прерывается или начинается с опозданием: ритмичное хлопанье; великий клич детского племени “Мы хотим кино! Мы хотим кино! Мы хотим кино!”; коробки от конфет, летящие в экран; трубы из пачек от попкорна, да мало ли ещё что. Если у кого-то с Четвёртого июля сохранилась в кармане хлопушка, он непременно вынет её, покажет приятелям, чтобы те одобрили и восхитились, а потом зажжёт и швырнёт к потолку.

Но в тот октябрьский день ничего похожего не произошло. И плёнка не порвалась – просто выключили проектор. А дальше случилось нечто неслыханное: в зале зажгли свет. Мы сидели, оглядываясь и мигая от яркого света, как кроты.

На сцену вышел управляющий и поднял руку, прося тишины, – совершенно излишний жест. Я вспомнил этот момент шесть лет спустя, в 1963 году, в ноябрьскую пятницу, когда парень, который вёз нас домой из школы, сказал, что в Далласе застрелили президента.
(...)

Мы сидели на стульях, как манекены, и смотрели на управляющего. Вид у него был встревоженный и болезненный – а может, это было виновато освещение. Мы гадали, что за катастрофа заставила его остановить фильм в самый напряжённый момент, но тут управляющий заговорил, и дрожь в его голосе ещё больше смутила нас.
( Read more... )

Вчера удалось выбраться в кино. Это удаётся не так часто, поэтому, вырвавшись, я обычно смотрю сразу пару фильмов. А тут шли "Тёмная башня" и "Валериан и Город тысячи планет", почти без перерыва, в одном зале, на "Башне" я сидел в зале один - поэтому не постеснялся и купил попкорна, который обычно терпеть не могу ни во вкусовом, ни в акустическом смысле, - но я был голоден, в буфете кроме попкрона были только сникерсы, ну а стесняться, значить, было некого :) - а на "Валериане" подтянулось ещё человек пять, сидел на том же месте - в середине первого ряда...



Ну что сказать. "Тёмная башня" - это, хотя Кингом и одобрено, не Кинг, не экранизация, а по мотивам, - вернее, теперь считается сиквелом ТБ. Но смотрится хорошо, Человек-в-чёрном - обаяшка дальше некуда, а чернокожий Стрелок совершенно не вызывает отторжения (может быть как раз потому, что это не совсем Кинг). Джейк вполне адекватен. Сеттинги просто великолепны. Экшн есть, особенно взятый из "Эквилибриума", где Стрелок пыщпыщкает направо и налево, одним махом всех побивахом.
( Read more... )

Оригинал взят у makkawity в post

"Человек, сидевший во главе стола рядом с Брюсом Монтгомери, был лыс - вызывающе лыс, словно он гордился своей плешивостью, лыс до такой степени, что я невольно спросил себя, росли ли у него когда-нибудь волосы вообще. По голове его ползала муха, а он не обращал на нее никакого внимания. Меня передернуло от одного только вида этой мухи, с беспечной наглостью прогуливавшейся по голому розовому черепу. Пока она там резвилась, я буквально собственной кожей ощущал назойливое, доводящее до бешенства покалывание ее лапок.

Но незнакомец сидел как истукан, неотрывно глядя поверх наших голов на противоположную стену конференц-зала, словно его там что-то заворожило..."

(Клиффорд Саймак, "Почти как люди", сцена пресс-конференции с одним из замаскированных захватчиков)
( Read more... )

В субботу поехал по делам (хотел с утра, пока не похолодало, искупаться, но трамваи от Войковской отменили из-за ремонта, и я занялся делами), и оказалось, что не взял с собой ничего почитать. Поэтому остановился у лотка с уценённым книгами и купил некую попаданческую историю. Не буду называть книгу и автора, дабы не рекламировать... Короче, герой (о-ооочень крутой спецназовец) попадает в тело четырнадцатилетнего подростка - сперва в США (это была первая книга, во второй на неё ссылаются - типа всех, кто под руку подвернулся, мальчик, ВНЕЗАПНО тоже ставший о-ооочень крутым бойцом, замочил, а потом провалился в глубокое прошлое, уже в Россию). А там ВНЕЗАПНО половцы и татары, которые монголо. Это значит, где-то век тринадцатый?.. Идёт переход от фитильных пистолетов и прочих аркебуз к кремнёвым; это уже век этак пятнадцатый. Причём герой подчёркивает преимущества кремнёвого замка, хотя поначалу тот был как раз довольно ненадёжным (так, в Швеции в самом начале семнадцатого века вооружили было пехоту кремнёвыми мушкетами, да тут же вернулись к фитильным: слишком много осечек).
Герою надоело мыться в бане щёлоком, и он покупает на базаре твёрдое (2 кг) и жидкое (несколько кувшинов) мыло. Хм, жидкого тогда вроде не было?.. а твёрдое было. Например, царю Алексею Михайловичу антиохийский патриарх подарил, среди прочего, резную сандаловую шкатулку с одним куском оливкового мыла из Алеппо. Мне почему-то кажется, что два кило подобного мыла стоили недёшево и вряд ли это мыло могло продаваться просто на базаре?..

А вишенка на торте - герой велит поймать для него пролётку, то есть "лёгкий четырехколесный открытый рессорный экипаж на 1-2 человека с извозчиком".

На заказе пролётки я вернулся домой и читать это произведение перестал, поскольку дел было очень много.

В племянниковы каникулы пошли посмотреть выставку "Таинственные обитатели Вселенной" в Люмьер-холле (это в бывшей кондитерской фабрике "Красный октябрь" в Берсеневском переулке - от храма Христа Спасителя по Патриаршьему мосту, на середине моста вниз-направо). Там сейчас (до 30 июня) проходит эта самая выставка - работы японского мастера Ясухито Юдагава под псевдонимом Shovel_Head и механические скульптуры мастера Александра Вершинского. Плюс стимпанковые картины и светозвуковое оформление, очень эффектное (несколько раз казалось, что зал то взлетает, то опускается, то кружится...).

Итак, пришли на фабрику - кирпичные здания, стрелки указывают на всякие "Конфетный цех", "Цех ручной фасовки" и т.п. "Люмьер-холл" отыскивается легко; на входе многобещающие картинки:



Дальше - крутая лестница, гардероб, ну и сама выставка - ( (Под катом - изрядный трафик) )

Эдвин Табб
НОВЕНЬКИЙ

Перевод с английского: Павел Вязников, 1994

---

     Сэмми играл сам с собой в костяшки, сидя на Могильном Камне, когда появился вампир. Впрочем, вампиром он был ещё никудышным. Сэмми услышал, распознал и отбросил его как возможную опасность задолго до того как незнакомец неуверенно подошёл к разведённому Сэмми костерку. Даже когда он наконец притащился и встал рядом, Сэмми демонстративно продолжал игру – с ловкостью, выработанной долгой практикой, он бросал пять кусочков кости.

     Сэмми действительно хорошо играл – следствие избытка свободного времени, посвящённого упражнениям с костяшками, – и втихую гордился искусством, с которым подбрасывал, ловил и удерживал костяшки. Он закончил игру, высоко подкинув бабки и поймав их на тыльную сторону ладони. Руки у него были широкие, похожие на лопаты, с короткими и крепкими, как толстые узловатые корни, пальцами, толстыми и необычайно прочными ногтями, сильными мышцами.

     – Недурно, а?

     Сэмми снова подбросил костяшки, дал им прокатиться по тыльной стороне ладони и ловко поймал, зажав между пальцев. Поднял глаза и ухмыльнулся незнакомцу.
( Read more... )

Джером БИКСБИ и Джо ДИH

ПО-БРАТСКИ



J.Bixby and J.Dean, “Share Alike” © 1953
П.Вязников, перевод © 1992

---

     Они лежали пластом на дне спасательной шлюпки. Hад ними вздымалась изъеденная ржавчиной, обросшая моллюсками и водорослями корма парохода "Лючиано" – два дня назад он вышел из Палермо, а теперь, задрав корму к небу, готовился к своему последнему рейсу – на дно. Туча чёрного маслянистого дыма, вырывавшегося из открытых иллюминаторов и пристройки, окружала его. Крэйг успел разглядеть винты, которые всё ещё медленно вращались, и какую-то женщину, взывавшую о помощи с несуразно накренившегося юта. Затем ветер переменился, и непроглядная дымная завеса опустилась на шлюпку, закрыв и небо, и тонущее судно. Вода вступила в схватку с огнём. Огонь ревел, вода шипела. Пятна вылившегося горючего пылали в дыму – казалось, на волнах пляшут огненные демоны.

     Hебо и дым слились в сумасшедшую круговерть, когда шлюпка завертелась в пенящейся воронке, словно охваченная самоубийственным желанием последовать на дно за "Лючиано". Взметнулся фонтан брызг; волны поднялись и опали; лодка черпнула воду, и Крэйг, пытаясь вытеснить ужас яростью, громко выругался. Хоффманштааль, глядя на собрата по несчастью, лишь кисло усмехнулся...

     Hаконец, лодка выправилась. Её ещё кидало во все стороны, раскачивало, бессмысленно носило среди белых пенистых гребней; но Крэйг знал, что самое опасное уже позади. Он приподнялся из лужи, собравшейся на дне шлюпки, и подставил лицо свежему ветру.
( Read more... )

---

Теодор Когсвелл
КОСТЁР

© Перевод на русский язык, Вязников П. А., 1994

---

     Все пошли в Центральный парк собирать ящики, но мы с Хэнком отстали и отправились на Двадцать седьмую. Хотели немного повыбивать стёкла, но ничего не вышло: на всей дурацкой улице не осталось ни одного целого окна. Так что мы развернулись, двинули к "Акме-Элита Гриль-Бар" и с час, наверно, бродили вокруг – надеялись, что, может, хоть что-то там осталось. Хотя, конечно, там всё уже прочёсано раз триста. Все-таки Хэнк нашел в углу, под кучей штукатурки и обломков, которые никто не хотел даже на дрова разбирать, целую бутылку. Но когда Хэнк швырнул её, оказалось, что это пластиковая дрянь из тех, что "без залоговой стоимости – возврату не подлежит", и никакого звона не вышло.

     В общем, мы малость поваляли дурака, но тут я выглянул на улицу, увидел, какие короткие стали тени, и здорово струхнул. Праздничный Костёр устраивают в полдень, и у нас почти не осталось времени.
     – Давай-ка пошевелимся, – сказал я. – Сачковать, когда все собирают дрова, – это одно, но если Мама заметит, что мы опоздали к началу, она нам... сам понимаешь.
     Но Хэнк только засмеялся.
     – Да она к этому времени так заведётся, что уже ничего не заметит. Сегодня же День Матери! Ей просто некогда будет считать, сколько там неумытиков в заднем ряду ей хлопают.
( Read more... )

     Он ощутил в экстазе, как прорастают на лопатках крылья, как они прорывают кожу, как разворачиваются молодые, еще влажные перепонки. Он закричал что-то, сам не зная что, и дядя Эйнар снова подкинул его.
     Осенний ветер ударился о дом, и тут же обрушился дождь – да так, что вздрогнули балки, а люстры взмахнули злыми огненными язычками свечей. И все сто родичей выглянули из тёмных зачарованных комнат, окружавших холл, туда, где дядюшка Эйнар крутил мальчика, как цирковой жезл.

     – Ну, хватит! – сказал наконец дядя Эйнар. Тимоти опустили на пол. Он взволнованно и устало обнял дядю Эйнара, счастливо всхлипывая.
     – Дядя, дядя, дядя!..
     – Что, понравилось летать? А, Тимоти? – спросил дядя Эйнар, нагнувшись и потрепав мальчика по голове. – То-то что хорошо!..
     Приближался рассвет. Уже почти все родичи прибыли и собирались укладываться на день – собирались спать без движения, без звука до следующего заката, когда они выйдут из своих ящиков из чёрного дерева на семейный пир.

     Дядя Эйнар направился в подвал, за ним потянулись все остальные. Мама проводила их туда, где рядами вплотную стояли безукоризненно отполированные ящики. Эйнар, подняв за спиной крылья на манер брезентового тента цвета морской волны, посвистывая, шёл по проходу, и когда его крылья касались чего-нибудь, они гудели, словно кто-то несильно стукнул в барабан.

     А Тимоти устало лежал наверху. Он думал. Он пытался полюбить темноту. Например, в темноте можно делать разные вещи, за которые тебя не станут ругать – потому что не увидят. Да, он всё-таки любил ночь, но у этой любви были свои границы. Иногда ночи было так много, что он просто не выдерживал.

     А в подвале бледные руки плотно закрывали полированные чёрные крышки. По углам кое-кто из родни кружился на месте, прежде чем лечь, опустить голову на лапы и закрыть глаза. Встало солнце, и дом уснул.
( Read more... )

     Сняв плащ, Седрик подошел сразу к квадратику односторонне прозрачного стекла в двери приёмной. Джеральд Бочек, по-прежнему в смирительной рубашке, был там, и те самые четверо полицейских с ним.
     Седрик подошел к своему столу и, не присаживаясь, придавил клавишу интеркома.
     - Хелена, - проговорил он, - прежде чем впустить Бочека, соедините меня с окружным прокурором.
     Он проглядел четыре истории болезни, лежащие на столе. Один раз, оторвавшись от карточек, потёр глаза: он провёл ночь почти без сна.
     Зазвонил телефон. Седрик снял трубку.
     - Алло, Дэйв?.. Надо бы поговорить об этом Джеральде Бочеке...
     - Да-да, как раз собирался сегодня с вами связаться, - ответил прокурор. - Я звонил вам вчера в десять, но никого не застал, а потом у меня не было времени. Уолтерс, наш полицейский психиатр, уверяет, что вы можете дня за два привести Бочека в норму - по меньшей мере на достаточно долгий срок, чтобы мы сумели вытрясти из него более или менее разумные ответы. Сами понимаете, под бредом с ящероподобными венерианскими пиратами должны быть какие-то причины для массового убийства... ( Read more... )

     Всё-таки здравый рассудок прочно сидел в нём, и ни ужас, ни истерика не могли завладеть им надолго. Он снова собрал продукты, с облегчением отметив, что на этот раз уцелело всё, кроме банки растворимого кофе, всё равно, впрочем, бесполезного в данных обстоятельствах. А о других обстоятельствах, ради сохранения рассудка, он не разрешал себе думать.

     Теперь он спускался с какой-то целенаправленностью. Шагая по бегущему вниз эскалатору, он вновь открыл «Ярмарку тщеславия». Перипетии сюжета позволяли ему отвлечься от собственных неприятностей и не думать о глубине бездны, в которую спускался. На странице 235 он пообедал (то есть, как ему казалось, поел второй раз за день) остатками сыра и фруктового пирога; на 523-й – отдохнул и поужинал, макая печенье в арахисовое масло.
     Может, стоит ограничить рацион?
     Если относиться ко всему как к обыкновенной борьбе за выживание, этакой робинзонаде, то, может, удастся достичь дна этого механического водоворота живым и в здравом уме. Он не без гордости подумал, что многие на его месте не сумели бы приспособиться, сошли бы с ума.
     Конечно, он всё-таки спускается…
     Но все ещё в своем уме. Он выбрал цель и теперь твердо следовал ей.

     Здесь не было ночи и почти не было тени. Он уснул, когда ноги отказались держать его, а утомленные чтением глаза начали слезиться. Во сне ему мерещилось, что он продолжает все тот же бесконечный спуск по эскалаторам. А проснувшись с рукой на резиновом поручне, он обнаружил, что так оно и есть.
     Во сне он, как сомнамбула, продолжал нисхождение в этот прохладный бесконечный ад, оставив где-то узел с продуктами и даже недочитанный томик Теккерея.

     Очнувшись, он бросился вверх по эскалаторам и в первый раз заплакал. Теперь, без романа, ему было не о чем думать, кроме… кроме…
     – Сколько я спал? Где я?
     Ноги отказали через двадцать маршей, а вскоре и дух сдал. И он снова повернул и позволил механическому течению нести себя вниз.
     Кажется, движение эскалатора ускорилось, а высота ступеней увеличилась. Но он больше не доверял чувствам.
     – Возможно, я сошел с ума или просто ослаб от голода. Впрочем, рано или поздно продукты кончились бы всё равно. Кризис просто пришел раньше, вот и всё. Оптимизм и еще раз оптимизм!

     Продолжая спуск, он пытался занять себя более тщательным изучением окружающего, не потому, что надеялся обнаружить что-то полезное, а просто других занятий не было. Стены и потолок – твёрдые, гладкие, грязно-белые; ступени – серебристые, тускло поблескивающие, выступы светлее, ложбинки между ними темнее. Потому что эскалатором пользуются? Или просто такой дизайн? Выступы и впадины одинаковой ширины – в полдюйма. Зубья слегка выдавались за край ступени, напоминая ему машинку парикмахера. Когда он останавливался на площадках, его взгляд задерживался на том, как ступени складывались, исчезали под полом, вползали в щель основания, под решётку…

     Он не бежал теперь и даже не шёл – ему было довольно, что ступени сами несли его. Сверху донизу каждый пролет, затем на площадке сделать три шага (левой, правой, снова левой) и оказаться на следующем эскалаторе… По его подсчетам, он уже был в нескольких милях под магазином – вернее сказать, во многих милях, так что он даже поздравил себя с неожиданным приключением. Возможно, он установил уже мировой рекорд. Так преступник может гордиться необычайным злодеянием и ужасаться ему.

     Долгое время он поддерживал силы единственно водой из фонтанчиков – те стояли на каждой десятой площадке. Часто он думал о еде, приготовлял из утраченных продуктов воображаемые блюда, представляя себе изумительную сладость меда, густоту супа (он съел бы его вхолодную, попросту размочив содержимое пакета водой из фонтанчика в жестянке из-под печенья) – а как бы он слизывал тонкий слой желе под крышкой тушёнки!..
     Когда же мысли подходили к шести банкам тунца, его возбуждение достигало апогея. Он думал, каким образом можно было бы открыть их. Каблуком не разобьешь… Что же тогда? Вопрос (совершенно бессмысленный) вертелся у него в голове как белка в колесе, не находя ответа…
     Затем с ним случилось что-то странное. Он вновь ускорил свой спуск и теперь нёсся как безумный, мчался очертя голову. Несколько маршей промелькнули почти мгновенно, словно в падении. Он летел как одержимый – и зачем? Ему казалось, что он спешит к продуктам, – почему-то он был уверен, что они остались внизу. Или что он бежит вверх. Бред.

     Но скоро это кончилось. Ослабшее тело не могло больше выдерживать бешеную гонку, и он очнулся, совершенно вымотанный и изумлённый. И начался новый, более рациональный бред – сумасшествие, воспламеняемое логикой. Лёжа на полу и потирая растянутую лодыжку, он размышлял о природе, происхождении и предназначении эскалаторов. Правда, осмысленные рассуждения были не более для него полезны, чем бессмысленные действия. Рассудок не в силах решить задачу, не имеющую ответа, задачу, которая сама была ответом на себя, неделимая и нерешимая.
     Пожалуй, самой занятной была теория о том, что система эскалаторов представляет собой нечто вроде беличьего колеса, из которого нельзя выбраться, – это замкнутая система. Правда, эта теория требовала несколько изменить его представление о физической вселенной – ранее мир казался ему вполне согласующимся с эвклидовой геометрией. Здесь же, видимо, спуск по линии, представляющейся прямой, на самом деле сводится к описыванию петли. Эта теория несколько его приободрила – она означала, что есть надежда, завершив круг, вернуться если не в «Андервуд», то хотя бы к оставленным продуктам. Возможно, он несколько раз уже миновал то или другое или и то, и другое – по сторонам-то он не смотрел!
     Другая теория (но связанная с первой) предполагала, что кредитно-расчётный отдел «Андервуда» принимает свои меры против мошенников и некредитоспособных. Впрочем, это уже попросту паранойя…
     Теории! Зачем они, эти теории!.. Надо идти…

     Стараясь наступать только на здоровую ногу, он продолжил спуск, хотя, правда, не смог тут же отвлечься от своих размышлений – но те как бы отодвинулись. Вскоре он снова смог воспринимать эскалаторы как нечто само собой разумеющееся, не требуя большего объяснения, чем сам факт их существования.

     Он вдруг обнаружил, что заметно потерял в весе. Впрочем, после такого долгого поста (судя по бороде, он не ел уже не меньше недели) это только естественно. Но была и другая возможность: по мере приближения к центру Земли он, очевидно, должен становиться легче – там, насколько он помнил физику, тела вообще невесомы.
     «По крайней мере, хоть какая-то цель», – подумал он.
     Да, цель появилась. А с другой стороны, он умирал – правда, обращая на это куда меньше внимания, чем заслуживала смерть. Он не хотел признавать очевидное – и в то же время был не настолько безумен, чтобы видеть другую возможность. Поэтому он пытался убедить себя, что есть какая-то надежда.
     Например, кто-нибудь, возможно, спасёт его.
     Но надежда эта была такой же неживой, как эскалаторы, и так же уходила всё глубже.

     Он уже не отличал сон от яви, не мог сказать себе: «Сейчас я сплю», или: «Сейчас я бодрствую». Всё время он ехал вниз и не понимал – проснулся он только что, или просто вышел из глубокой задумчивости, или спит и видит эскалаторы во сне…

     Потом начались галлюцинации.
     Женщина, нагруженная пакетами с маркой «Андервуда», в смешной плоской шляпке, ехала по эскалатору – стуча каблучками, сошла на площадку, где он сидел, повернулась и поехала дальше вниз, не обратив на него внимания.

     Все чаще, приходя в себя, он обнаруживал, что не спешит вниз, а лежит без сил на площадке. Голода он давно уже не чувствовал, но очень кружилась голова.
     Тогда он дотягивался до следующего эскалатора, хватался за ступеньку, выползшую из-под гребёнки, и та увозила его вниз. Ему оставалось только упираться руками (он ехал головой вперёд), чтобы не скатиться кувырком.
     А внизу, на дне… там… когда я туда доберусь…
     Оттуда – со дна, которое, как он думал, находится в центре Земли, – буквально некуда будет ехать, кроме как вверх. Может быть, там начинается другая цепь эскалаторов. Лучше, если лифт. Так важно верить, что дно – существует!

     Думать стало трудно, мучительно – так же, как раньше было трудно и мучительно бежать вверх по эскалаторам. Чувства отказывались служить. Он больше не знал, где реальность и где лишь его воображение. Ему казалось, что он ест, а потом вдруг обнаруживал, что кусает свои руки.

     Потом ему мерещилось, что он достиг дна. Там был большой высокий зал. Стрелки показывали на другой эскалатор – «ПОДЪЁМ». Но поперёк висела цепь, и на ней – табличка с машинописным текстом:
     «ИЗВИНИТЕ, ЭСКАЛАТОР НА РЕМОНТЕ.
     АДМИНИСТРАЦИЯ»

     Он слабо засмеялся.

     Наконец он придумал, как открыть банки с тунцом. Если подсунуть их краем под гребёнку эскалатора, то либо банка лопнет, либо даже встанет эскалатор. А может, если сломается один эскалатор, то встанет вся цепь?.. Конечно, об этом надо было подумать раньше. Но все равно приятно, что он додумался.
     – Я мог бы и спастись!..

     Казалось, он ничего не весит теперь. Наверно, спустился на сотни – тысячи! – миль.
     И снова он спускался.
     Потом лежал у подножия очередного эскалатора. Голова на холодной металлической плите основания, а рука – он смотрел на нее – на гребёнке. Пальцы – между зубьями. Ступени подкатывались одна за другой, их выступы с механической точностью входили под зубья гребёнки, тёрлись о его пальцы и раз за разом отщипывали кусочек его плоти.

     Больше он ничего не помнил.

К НАЧАЛУ

     Она лежала в темноте спальни, и звенящий в ушах зуммер не давал ей заснуть. Может, это только моё воображение? – думала она. – Ведь в первую ночь я спала, когда трубка была сброшена... Нет, это не из-за звука. Тут что-то другое... Она упрямо зажмурилась. Не буду, вот не буду слушать и всё! – сказала она себе. Она вдохнула дрожащий воздух ночи, но тьма не наполнила её мозг и не заслонила её от звука, как она надеялась...
     Мисс Кин нащупала халат и закутала в мягкую шерсть гладкую чёрную раковину трубки. Откинулась, тяжело дыша и решительно повторяя: "теперь я усну".
     Но она всё равно слышала зуммер.
     Старуха напряглась и вдруг рывком села, развернула трубку, сердито бросила её на рычаг. Блаженная тишина наполнила спальню. Мисс Кин со слабым стоном рухнула в подушки. "Теперь я засну", – сказала она себе.
     И грянул телефонный звонок.
     Старческое дыхание прервалось; звонок телефона как будто пронизывал тьму и окутывал мисс Кин облаком сверлящего, ухо звука. Она потянулась – снова положить трубку на стол! – и отдёрнула руку, поняв, что стоит ей поднять трубку, раздастся голос... тот голос.
     В горле что-то нервно пульсировало. Что же делать, думала она, – может быть, резко, как можно быстрее, снять трубку, положить её и сразу же ударить по рычагу, чтобы отключить это... Да, так и сделаю!
     Она напряглась и осторожно вытянула руку, так, что аппарат оказался точно под ней. Задержав дыхание, рванула трубку – всё по плану! – потянулась к рычагу...
     И замерла, когда во тьме раздался мужской голос.
     – Где – вы? – спросил он. – Я хочу – говорить – с вами...
     Из старческого горла вырвался тонкий писк.
     А голос сказал:
     – Где вы? Я хочу говорить с вами…
     – Нет, нет! – всхлипывала мисс Кин.
     – Где вы? Я хочу...
     Она ударила по рычагу – белыми, сведёнными пальцами. Целых пятнадцать минут она не могла отпустить рычаг.
     – Нет уж, этого я не потерплю!
     Голос мисс Кин напоминал потёртую тесьму. Она неподвижно сидела на кровати, изливая свой испуганный гнев в мёртвое ситечко микрофона.

+     +      +

     – Так вы говорите, вы вешаете трубку, а он всё равно звонит? – переспросила мисс Финч.
     – Да я же всё объяснила! – взорвалась Эльва Кин. – Пришлось на всю ночь снять трубку – чтобы он не мог больше позвонить. Я ни на миг глаз не сомкнула! Так вот, я требую, чтобы эту линию проверили – и немедленно, слышите? Я требую, чтобы вы прекратили это издевательство!
     Её глаза-бусинки сверкали; но трубка едва не выскользнула из дрожащих пальцев.
     – Ну хорошо, мисс Эльва, – вздохнула операторша. – Сегодня во второй половине дня я пришлю человека...
     – Спасибо, милочка, спасибо, – сказала старуха. – Вы уж, пожалуйста, позвоните мне, когда...
     Её голос оборвался: в трубке послышались какие-то щелчки.
     – Линия перегружена, – пробормотала она.
     Щёлканье прекратилось, и мисс Кин продолжила:
     – Так я хотела попросить вас, милочка, позвоните, как только вы выясните, кто этот тип...
     – Конечно, мисс Кин, разумеется. А монтёра я пошлю на вашу линию немедленно. Ваш адрес – Милл-Лэйн, 127, верно?
     – Правильно, милочка. Проследите за этим, прошу вас.
     – Обещаю, мисс Эльва. Безотлагательно.
     – Спасибо, милочка, – сказала мисс Кин со вздохом облегчения.

+     +      +

     Всё утро тот человек не звонил. И днём не звонил. Напряжение стало понемногу спадать. Она даже сыграла с сестрой Филипс в криббидж, и даже смеялась, выиграв. Карты доставили ей давно уже забытое удовольствие. Как-то успокаивало, что телефонная компания занялась её проблемой. Скоро они поймают этого негодяя и всё будет хорошо.
     Но пробило два часа, потом три – а монтёр всё не приходил. Мисс Кин снова начала волноваться.
     – О чём думает эта девчонка? – раздражённо проворчала старуха.– Ведь обещала же, что монтёр придёт после обеда...
     – Придёт он, придёт, – успокоила сиделка. – Потерпите немного…

     Четыре часа. Монтёра не было. Карты, книга, радио – ничто не шло в голову, всё валилось из рук. Утихшее было волнение снова нарастало, минута за минутой, и когда в пять часов телефон зазвонил, ее рука дернулась вперед – взлетел рукав халата – и, как птичья лапа, сжалась на трубке.
     "Если это снова он, – промелькнула у неё мысль, – я закричу и буду кричать, пока сердце не остановится...
     Она прижала трубку к уху.
     – Алло?
     – Мисс Эльва, это мисс Финч.
     Старуха прикрыла глаза и тихо вздохнула.
     – Да?
     – Это относительно ваших звонков.
     – Да?
     В голосе телефонистки ясно слышалось: "относительно ваших выдумок".
     – Мы послали на линию монтёра, чтобы он отследил абонента. Я получила его отчёт.
     Мисс Кин едва дышала.
     – Да?
     – Он ничего не нашёл.
     Эльва Кин ничего не сказала. Её седая голова неподвижно лежала на подушке, трубка прижата к уху.
     – Он сообщает, что отследил... гм... неисправность, до оборванного провода на окраине.
     – Оборванного... провода?
     – Да, мисс Эльва. – Голос мисс Финч звучал как-то... странно.
     – Так, по-вашему, я ничего не слышала? Так?
     Голос мисс Финч обрёл уверенность.
     – Во всяком случае, по этой линии вам позвонить не могли.
     – А я говорю, что мне звонил какой-то человек!
     Мисс Финч молчала, и пальцы мисс Кин конвульсивно сжались на трубке.
     – Там должен быть абонент... какой-то аппарат, – настаивала она. – Он же позвонил как-то!
     – Мисс Эльва, провод лежал... на земле. – Телефонистка помедлила. – Завтра аварийная бригада поставит столбы, восстановит линию и всё будет...
     – А я говорю, что он как-то сумел мне позвонить!
     – Мисс Эльва, там никого нет.
     – Да где – “там”? Где?!
     Телефонистка, помолчав, ответила:
     – Мисс Эльва, это... кладбище.

+     +      +

     Прикованная к постели старая дева без сил смотрела в чёрную тишину спальни. Сиделка не осталась с ней на ночь; сиделка потрепала её по руке, немного поворчала на неё и забыла про неё, оставив без внимания мольбы переночевать с ней...

     Она ждала звонка.
     Можно было бы отключить телефон. Но она не могла собраться с духом. Она лежала – ждала... ждала... и думала.
     О тишине – об ушах, которые так давно ничего не слышали – о мечте снова слышать. О звуках, бормочущих и клокочущих звуках – первых мучительных попытках снова заговорить того, кто молчал... как долго? О первом приветствии – "Алло. Алло". – первых словах за очень-очень долгий срок. И вопросе – "Где вы?". О, – о том, отчего она так неподвижно лежала на кровати – о щелчках в трубке и о том, как телефонистка назвала её адрес. О...

     Зазвонил телефон.
     Пауза. Звонок. Шорох ночной рубашки в темноте.
     Звонок замолк – трубка снята.
     Тишина.
     Трубка, выскользнувшая из белых пальцев. Глядящие в темноту глаза. Замедлившийся стук сердца. И треск сверчков в ночи за окном.
     И слова, снова и снова звучащие в её ушах, слова, от которых новый ужасный смысл приобретала удушливая темнота в спальне.
     – Алло, мисс Эльва?.. Я буду у вас с минуты на минуту.

+     +      +

К НАЧАЛУ

Ричард ПАРКЕР

Мальчик, превращённый в тачку

Перевод с английского: П. ВЯЗНИКОВ (1990)

---

     – Слушай, Томис, – сказал я, – чаша моего терпения переполнилась. Даю тебе две минуты. Или ты сядешь как следует и возьмешься за дело, или я превращу тебя в обыкновенную садовую тачку, ясно? Это последнее предупреждение!
     Томис, конечно, был не единственным: весь класс вертелся как заведенный, а Томису просто повезло, что я выбрал именно его.
     День был ветреный, а в такие дни с ребятами особенно трудно справиться. К тому же, как мне было известно, отец Томиса выиграл в футбольную лотерею приличную сумму, так что парнишка был взбудоражен сильнее обычного. Но делать скидок нельзя – стоит только начать...
     Так что через три минуты я снова обратился к Томису:
     – Ну и сколько ты успел решить примеров?
     – Да я только дату пишу... – неохотно ответил тот.
     – Ну что ж, я тебя предупреждал!
( Read more... )

     В дальнем углу землянки, которая, собственно, и представляла собой весь КП, Бреннер спорил с 2900-м.
     - Был бы хоть один шанс, - говорил торопливо Бреннер, - я бы это сделал. Вы же это знаете, взводный.
     - Что происходит? - сумел наконец спросить 2910-й. - Что такое?..
     Он был слишком слаб, чтобы продолжать играть роль УЖОСа, но ни Бреннер, ни 2900-й этого не заметили.
     - Дивизия, - ответил Бреннер. - Целая дивизия Врага. Мы не можем сдерживать её нашими силами!
     2910-й приподнялся на локте.
     - О чем это вы?
     - Я говорил с ними по радио... поймал их частоту - это целая дивизия. Они нашли офицера, который знает английский. Они предлагают нам сдаться.
     - Это они говорят, что у них дивизия, - сдержанно заметил 2900-й.
     2910-й потряс головой, пытаясь привести её в порядок.
     - Хоть бы и дивизия - с Пиноккио...
     - Роботанк уничтожен.
     2900-й бесстрастно объяснил:
     - Мы пытались контратаковать, 2910-й, но они подбили Пиноккио и отбросили нас назад... Как ты себя чувствуешь?
     - Их целая дивизия! - твердил Бреннер.

     Голова 2910-го теперь лихорадочно работала, но это было так, словно в ней крутился какой-то нелепый механизм. Если Бреннер намерен сдаться, 2900- й не сможет даже подумать о неповиновении. Но он, 2910-й, может убедить Бреннера в том, что он - человек. Бреннер сможет объяснить это Врагу - обязательно объяснит; и в этом спасение. Война рано или поздно кончится, и он вернётся домой. Никто не сможет его ни в чем упрекнуть. Если Бреннер собирается...

     Бреннер спросил:
     - Сколько у нас осталось боеспособных?
     - Меньше сорока, сэр.
     В голосе 2900-го ничто не изменилось, а ведь не мог же он не понимать: капитуляция могла означать для него только верную смерть. Враг брал в плен только людей. (А сможет ли он убедить 2900-го? Вообще кого-либо из УЖОСов - после того как они вместе ели и шутили? УЖОСов, которые не разбирались в физиологии и считали всех людей, кроме Врага, полубогами? Поверят ли они ему, если он попытается принять командование?..)
     Он видел, как Бреннер кусает губы.
     - Я собираюсь капитулировать, - сказал наконец представитель БСС. Совсем рядом с КП взорвалась мина или, может, реактивный снаряд, но Бреннер как будто не заметил этого. Он говорил неуверенно, словно пытался свыкнуться с этой мыслью.
     - Сэр... - начал было 2900-й.
     - Я запрещаю вам обсуждать мои приказы, - оборвал его Бреннер. Теперь он говорил решительнее. - Но я попрошу их на этот раз сделать исключение, взводный. Я попрошу их не... - его голос слегка дрогнул. - Не делать того, что они обычно делают... с не-людьми.
     - Не в этом дело, - твердо возразил 2900-й. - Дело в самой сдаче. Мы готовы умереть, сэр, - но мы хотим умереть, сражаясь.
     Один из раненых застонал, и 2910-й подумал, что тот, может быть, тоже слушает сейчас их разговор. Бреннер явно потерял контроль над собой.
     - Вы умрёте так, черт возьми, как я вам прикажу! - взвизгнул он.
     - Погодите, - 2910-му было неожиданно трудно говорить, но он всё же смог привлечь их внимание. - 2900-й, мистер Бреннер ещё фактически не отдал вам приказа о сдаче, а вы нужны сейчас в бою. Ступайте - я поговорю с ним.( Read more... )

     От КП, хлопая крыльями, взлетел орнитоптер-наблюдатель.
     - Что-то давно не было слышно мин. - заметил 2909-й. Тут же как-то ненатурально хлопнул взрыв - таким же звуком заканчивались в последние недели все подобные вражеские разведки боем. Над лагерем запорхали бумажные листки.
     - Агитснаряд, - прокомментировал очевидный факт 2909-й, а 2911-й вылез из окопа, подобрал один листок и спрыгнул обратно.
     - То же, что на той неделе, - сообщил он, разглаживая сырую рисовую бумагу.
     2910-й заглянул ему через плечо. 2911-й оказался прав. Неизвестно по какой причине Враг никогда не направлял свою пропаганду на УЖОСов - хотя ни для кого не было секретом, что умение читать входило в число инстинктивных навыков, вкладываемых в сознание УЖОСов. Вся пропаганда велась на людей и в основном напирала на отвращение, "которое должен испытывать каждый человек, вынужденный терпеть возле себя нежить, всё ещё воняющую химикалиями". Про себя 2910-й думал, что Враг мог бы добиться и лучших результатов, по крайней мере в отношении лейтенанта Кайла, если бы в листовках упор делался не на этот аргумент, а, скажем, на секс. Кроме того, создавалось впечатление, что Враг сильно преувеличивает число людей в лагере...
     С другой стороны, насчёт числа людей в лагере ошибалась и армия. Все, кроме нескольких посвященных генералов, были уверены, что людей в лагере только двое...

     Он победил на Всеамериканских играх. Как давно это было! И даже тогда ни один тренер, ни один спортивный журналист не сравнивал его сложение с телом УЖОСа. А он уже показал себя талантливым и притом честолюбивым журналистом... Сколько людей, даже с помощью хирургии, могли бы подойти?..

     - Как думаешь, он видит что-нибудь? - это 2911-й спрашивал у 2909-го. Оба следили за парящим над лагерем орнитоптером.
     Орнитоптер мог делать всё, что могла бы птица,- разве что не умел нести яйца. Например, машина могла в буквальном смысле сесть на проволоку. Парить, используя восходящие потоки воздуха,- как стервятник, или пикировать - как коршун. А КПД машущих крыльев был весьма высок - что позволяло за счёт уменьшения веса батарей сэкономить приличный запас веса для объективов и телекамер. Эх, сейчас смотреть бы на экран в КП, а не высовывать башку из липкой грязи (говорят, во флоридских болотах испытывали модель со стебельчатыми, как у краба, глазами, но стебельки постоянно поражались грибком...).( Read more... )

     - Сынок, - промолвил я, - ты всё ещё хочешь встретить того типа?
     Его глаза загорелись хищным огнем.
     - Тихо-тихо, - придержал я его. - Ты ведь его не убьешь, а?
     Он нехорошо усмехнулся:
     - Проверь.
     - Главное - спокойно. Видишь ли, я знаю об этой истории больше, чем ты думаешь. Я могу тебе помочь. Я знаю, где его искать.
     Он дернулся через стойку.
     - Где он?!
     - Сначала отпусти мою рубашку, - мягко сказал я, - не то ненароком вылетишь на улицу, а полицейским скажем, что это просто обморок. - Я показал ему дубинку.
     Он отпустил меня.
     - Извини. Но все-таки - где он? - Он пристально взглянул на меня. - И откуда тебе столько известно?
     - Всему свое время. Существуют записи - в архивах больницы, приюта, и всё такое. Матрону в вашем приюте звали миссис Феверидж - так? Когда ты был девочкой, тебя звали Джейн - так? И ты мне ничего этого не говорил - так?

     Это его озадачило и слегка напугало.
     - Что всё это значит? Ты хочешь сделать мне какую-нибудь гадость?
     - Ни в коем случае. Я искренне хочу тебе добра. И этого типа могу выдать тебе прямо на руки. Поступай с ним как знаешь - и я гарантирую, что тебе всё сойдет с рук. Не думаю, правда, что ты его убьешь. Тебе надо быть психом, чтобы убить его, а ты не псих. Не совсем псих, во всяком случае.
     Он отмахнулся.
     - Ближе к делу. Где он?
     Я плеснул ему немного виски; он уже изрядно набрался, но злость его поддерживала в бодром состоянии.
     - Не спеши так. Давай договоримся: я - тебе, ты - мне.
     - Э-э... что?
     - Ты не любишь свою работу. Ну а что ты скажешь, если я предложу постоянную высокооплачиваемую работу с неограниченными накладными и представительскими расходами, причём ты будешь, в общем, сам себе хозяин и не станешь чувствовать недостатка в разнообразии и приключениях?
     Он вытаращился на меня.
     - Скажу: "Убери своего чёртова оленя с моей крыши, дед, Рождество ещё далеко!" Брось, Папаша - не бывает такой работы.
     - Ладно, договоримся так: я тебе его нахожу, ты с ним разбираешься, а затем пробуешь мою работу. Если я соврал и она не такая, как я описал, - что ж, держать не стану.
     У него уже немного начал заплетаться язык - подействовала последняя порция.
     - Когда т' его д'ставишь? - спросил он.
     - Если ты согласен на мое предложение - прямо сейчас!
     Он протянул руку.
     - Согласен!
     Я кивнул помощнику, чтобы тот пока присматривал за баром, отметил время (23.00) и уже нагнулся, чтобы пролезть под стойкой, но тут музыкальный ящик грянул: "Я сам себе был дедом!.." Я сам заказал зарядить проигрыватель только старой американской музыкой, поскольку не в состоянии был переваривать то, что считалось "музыкой" в 1970 году. Но я понятия не имел, что там есть и эта пластинка.
     - Выключи это! И верни клиенту деньги! - рявкнул я и добавил: - Я на склад, на минуту.
     И мы с Матерью-Одиночкой пошли на склад. Он у меня находится в конце коридора, напротив туалетов, за железной дверью, ключ от которой есть только у меня и у моего дневного менеджера; а со склада еще одна дверь ведет в комнату, ключ от которой есть только у меня. Туда мы и вошли.
     Он пьяно оглядел стены без окон.
     - И-ихде он?
     - Секундочку.
     Я открыл чемоданчик - единственный предмет в комнате; а в чемоданчике помещался портативный преобразователь координат ТК США, выпуск 1992 года, модель 2. Любо-дорого посмотреть: никаких движущихся частей, вес при полном заряде 23 кг, оформлен под обыкновенный "дипломат". Я настроил его заранее, самым точным образом, и оставалось только раскрыть металлическую сеть, которая ограничивает область действия преобразующего поля. Что я и сделал.
     - Что это? - озадаченно спросил он.
     - Машина времени, - объяснил я, набрасывая сеть на нас.
     - Эй! - крикнул он, отступая на шаг.

     Тут нужен расчёт: сеть надо бросить так, чтобы объект при инстинктивном движении наступил на неё; остаётся задернуть сеть, внутри которой находитесь вы оба, - не то можно запросто оставить в покидаемом времени подметки, а то и кусок ноги или, наоборот, прихватить с собой кусок пола. Но этим вся хитрость в обращении с преобразователем и заканчивается. Некоторые агенты просто заманивают объект в сеть; я предпочитаю сказать правду и, воспользовавшись затем мигом удивления, нажать выключатель.
     Что я и сделал.


10.30 - V - 3 апреля 1963 - Кливленд, Огайо-Апекс-Билдинг.

     - Эй! - повторил он. - Сними с меня эту дрянь сейчас же!
     - Извини, - покладисто сказал я, снял сеть, сложил её, убрал в чемоданчик и закрыл его. - Но ты же сказал, что хочешь его встретить.
     - Но... ты сказал, что это машина времени!
     Я указал на окно.
     - Это похоже на ноябрь? Или вообще на Нью-Йорк?
     Пока он таращился на молодые почки и весеннюю погоду, я вновь открыл чемоданчик, вынул пачку стодолларовых билетов и проверил, чтобы номера и подписи соответствовали деньгам, имевшим хождение в 1963; году. Темпоральное Бюро не волнует, сколько ты тратишь (ему-то это ничего не стоит), но излишних анахронизмов оно не любит. Слишком много ошибок - и трибунал сошлёт тебя на годик в какое-нибудь особенно мерзкое время, скажем, в 1974-й, с ограниченными пайками и принудительным трудом. Ну да я таких ошибок не делаю. Деньги были в порядке. Он обернулся и спросил: - Что это было?
     - Он здесь. Иди и найди его. Это тебе на расходы, - я сунул ему деньги и добавил: - Разберёшься с ним, потом я тебя заберу.
     Стодолларовые купюры гипнотически действуют на человека, который не привык их видеть. Он, не веря своим глазам, крутил пачку в руках, а я выставил его в коридор и запер дверь. Следующий прыжок был совсем лёгким - только во времени, причем недалеко.


17.00 - V - 10 марта 1964 - Кливленд, Огайо-Апекс-Билдинг.

     Под дверью белела бумажка, извещавшая, что срок аренды помещения истекает на следующей неделе; в остальном комната выглядела так же, как и мгновение назад. Деревья за окном были ещё голыми, лежал снег; я задержался только чтобы проверить свои деньги и надеть пиджак, шляпу и плащ, которые я оставил в комнате, когда снимал её. Затем я взял напрокат машину и поехал в больницу. Двадцати минут болтовни хватило, чтобы надоесть дежурной сестре в яслях так, что она отошла и я смог без помех унести ребёнка. С ним я поехал обратно, в Апекс-Билдинг. На этот раз с настройкой пришлось повозиться чуть дольше - в 1945 году это здание еще не построили. Но у меня все было рассчитано заранее.
     01.00 - V - 20 сентября 1945 - мотель "Кливленд-Скайвью". Я с ребёнком и преобразователем прибыл в загородный мотель. Я заранее снял здесь комнату, зарегистрировавшись как "Грегори Джонсон, Уоррен, Огайо", так что мы оказались в комнате с задернутыми шторами, запертыми окнами и дверями на засове; все отодвинуто, чтобы очистить место на случай возможного отклонения. Оказавшийся не на месте стул запросто может наградить вас здоровенным синяком - то есть, конечно, не сам стул, а вызванный им люфт преобразующего поля.
     Разумеется, всё прошло благополучно. Джейн крепко спала, я вынес её на улицу и пристроил в коробке из бакалейного магазина на сиденье заранее взятой машины. Затем отвёз ее к приюту, положил перед дверью, отъехал на два квартала, до "станции обслуживания" (в которой, напомню, тогда продавались нефтепродукты вроде бензина, масел и прочего), позвонил в приют, вернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как коробку с Джейн вносят внутрь, но не остановился, а доехал до мотеля, бросил там машину, вернулся в номер и прыгнул вперед, в Апекс-Билдинг, в 1963 год.


22.00 - V - 24 апреля 1963 - Кливленд, Огайо-Апекс-Билдинг.

Я прибыл почти точно - а точность попадания зависит от дальности прыжка, кроме возвращения в исходную точку. Если я верно рассчитал, Джейн как раз в этот момент в парке душистой весенней ночью обнаруживает, что она всё же не такая "добронравная", как думала раньше.
     Я взял такси, доехал до дома, где жили те скряги, велел водителю ждать за углом, а сам спрятался в тени напротив дома.
     Скоро показалась моя парочка - не спеша, в обнимочку шли по улице. Он довёл её до самых дверей, на крыльце подарил ей долгий прощальный поцелуй - куда дольше, чем я представлял. Потом она вошла в дом, он сошёл с крыльца и зашагал прочь. Я догнал его, взял под руку.
     - Все, сынок, - тихо сказал я. - Я за тобой.
     - Ты! - Он чуть не задохнулся.
     - Я. Ну вот, теперь ты знаешь, кто он, - а если подумаешь, сообразишь и кто такой ты... а если подумаешь как следует, поймешь и кто у неё родится... а заодно - и кто я такой.
     Он не ответил, слишком уж был потрясён. И правда, кого не потрясёт открытие того, что ты, оказывается, не устоял перед искушением соблазнить сам себя?..
     Я отвел его в Апекс-Билдинг, и мы снова прыгнули.


23.00 - VII - 12 августа 1985 - подземная база "Скалистые Горы".

     Я разбудил дежурного сержанта, предъявил свой пропуск, велел сержанту дать новичку успокоительное и уложить спать, а утром направить для поступления на службу. Сержант смотрел на нас кисло, но звание есть звание вне зависимости от эпохи; он выполнил приказ - без сомнения, думая при этом, что в следующий раз полковником может оказаться он, а сержантом - я. Что ж, в нашем Корпусе и такое бывает.
     - Как его зовут? - осведомился он. Я написал. Он вздёрнул брови.
     - Даже так? Хм-м...
     - Делайте своё дело, сержант. - Я повернулся к своему спутнику. - Ну, сынок, твои беды позади. Ты поступаешь на лучшую работу, какую только может получить человек, и ты многого в ней добьёшься. Я это знаю.
     - Но...
     - Никаких "но". Ложись, а утром соглашайся на эту работу. Она тебе придётся по душе.
     - Это точно! - кивнул сержант. - Вот посмотри на меня: родился в тысяча девятьсот семнадцатом, а все еще жив-здоров, молод и наслаждаюсь жизнью.
     А я вернулся в зал переброски и поставил наводку на нужный момент.


23.01 - V - 7 ноября 1970 - Нью-Йорк - "У Папаши".

     Я вышел со склада с бутылкой апельсинового ликера "Драмбуи", чтобы она объяснила цель моего минутного отсутствия. Мой помощник спорил с клиентом, который завёл "Я сам себе был дедом".
     - Да пусть его играет, - сказал я. - Доиграет - выключишь эту штуку.
     Я зверски устал.
     Дело нелегкое и не всегда приятное, а завербовать человека в последнее время стало весьма нелегко, особенно после Ошибки 1972 года. Можно ли придумать лучший источник кадров, чем люди, у которых всё в их времени складывается неудачно? Предлагаешь им хорошо оплачиваемую и очень интересную (пусть и небезопасную порой) работу, да еще и во имя хорошего дела... Сейчас всякий знает, почему не удалась Неудачная война 1963 года: просто не взорвалась бомба, сброшенная на Нью-Йорк, да и многое другое пошло не так, как планировалось, - и все благодаря таким, как я.
     А вот с Ошибкой 1972 года вышло не так; то была наша вина, и с этим уже ничего не поделать; парадокса нет, изменить ничего невозможно. Событие, или объект, или человек либо есть, либо его нет, ныне и присно и во веки веков, аминь. Но Ошибка не повторится - приказ от 1992 года гарантирует это, в любом году оставаясь Приказом Номер Один.

     Я закрыл заведение на пять минут раньше обычного, а в кассе оставил письмо, в котором сообщал своему дневному менеджеру, что принимаю его предложение о продаже, - пусть зайдёт к моему юристу, так как сам я уезжаю на длительный отдых. Может быть, Бюро снимет деньги, которые он заплатит, может, нет - но оно требует, чтобы агенты оставляли свои дела в порядке.

     Затем я снова пошёл в комнату за складом и проследовал из неё прямо в 1993 год.


22.00 - VII - 12 января 1993 - "Скалистые Горы".

     Вспомогательный штаб Темпорального Корпуса. Я отметился у дежурного офицера и направился в свою комнату, намереваясь проспать как минимум неделю подряд. Бутылку виски, на которую мы спорили, я взял с собой (выиграл-то всё же я) и перед тем как приступить к составлению отчета, плеснул себе немного. Вкус показался мне мерзким - странно, почему это мне всегда нравилось "Старое белье"?.. Но сейчас это лучше чем ничего; я не люблю, когда я трезвый, - тогда я слишком много думаю. Но я и не пью чересчур много: кому мерещатся змеи, а мне - люди.

     Я надиктовал машинке свой рапорт: сорок человек завербованы и благополучно прошли освидетельствование Психологической службы. Это считая меня, поскольку я наверняка знал, что пройду комиссию. Ведь я уже тут, верно?.. Потом я напечатал рапорт о переводе на оперативную работу; вербовка у меня уже вот где сидела. Сунул оба рапорта в щель доставки и пошел к кровати.

     Мой взгляд упал на "Правила Работы со Временем", висящие над ней:


     1 Никогда не откладывай на вчера то, что надо было сделать завтра.
     2 Если у тебя всё наконец получилось, не пробуй ещё раз.
     3 Во времени стежок девять миллиардов сбережет.
     4 На каждый парадокс есть свой парадоктор.
     5 Думать надо прежде.
     6 Предки тоже люди.


     Сейчас шутливый плакатик уже не воодушевлял меня так, как в мою бытность новичком-рекрутом; тридцать субъективных лет прыжков во времени дают себя знать. Я разделся догола, глянул на свой живот. После кесарева сечения остаётся шрам, но я теперь так зарос волосами, что не замечаю его, если не вспомню специально.
     Потом я посмотрел на кольцо на своем пальце.
     Змей, вечно пожирающий свой хвост, знак бесконечности... Я знаю, откуда появился я, - но откуда явились все вы, зомби?..

     Начала болеть голова - но порошков от головной боли я не принимаю никогда. Как-то попробовал - и все вы пропали.
     Поэтому я лёг и свистнул автомату, чтобы тот погасил свет.

     Вас на самом деле здесь нет. Здесь нет никого, кроме меня - Джейн - и я один и одна в темноте!

     Мне так одиноко без вас!…

К НАЧАЛУ

     Не задерживаясь, Макс вошёл в воду. Зайдя по пояс, он на ходу захлопнул колпак шлема и помедлил минуту, когда вода наполовину закрыла шлем. Теперь он стоял на границе двух миров и переводил взгляд из одного в другой. Верхний мир - вылизанный и выбитый штормами, пустой и чистый, но уже готовящийся принять в себя жизнь, которая вытесняется из нижнего мира. А нижний мир кишел жизнью, и ее давление всё увеличивалось. Было здорово стоять вот так и охватывать взглядом оба мира - абсолютно пустой и переполненный.

     Потом Макс сделал ещё шаг и пошел по дну, пригнувшись и выставив острогу.

     Колышущиеся водоросли, казалось, кивали ему, приглашая в свое царство. Тут и там над песчаным дном выступали гладкие чёрные камни. Прямо перед ним висела огромная медуза, длинные розовые щупальца колыхались под белым полушарием купола. Макс обошёл её. Скалы были усеяны бурыми кремниевыми губками.

     Шевеление слева привлекло его, и Макс осторожно двинулся туда Стайка из девяти трилобитов рылась в песке возле куста водорослей, но это были E.petti, мелкая разновидность. Макс, стараясь не делать резких движений, проплыл к скале, поднимавшейся футах в восьми от стайки членистоногих, и прислонился к выступу: где собирается мелочь, там непременно объявятся и трилобиты покрупнее. Поэтому Макс приготовился ждать, - расслабившись, но ни на секунду не спуская с трилобитов глаз.
( Read more... )

     Вскоре Джонни оказался на Канал-стрит, и иллюзия была столь полной, что было трудно поверить, что он не попал каким-то загадочным образом в Новый Орлеан. Карнавал был в самом разгаре: здесь отмечали Тучный Вторник (Тучный Вторник (Марди Гра) – католический праздник перед Великим Постом, день перед Пепельной Средой, во многих странах отмечается как праздник – с карнавалами и маскарадами. Аналог Масленицы. На самом деле празднуется целую неделю).; все в толпе носили маски. Джонни тоже обзавелся маской у лоточника и присоединился к гулянью.

     Его поиски казались уже безнадёжными. Улица была запружена зеваками, глазеющими на шествие Венеры. Дышать и то было непросто – а уж продвигаться, да вдобавок искать кого-то – и вовсе невозможно. Он бочком-бочком выбрался на Бурбон-стрит – тут воспроизвели весь Французский Квартал! – и тут увидел пса.
     Он был абсолютно уверен, что это тот самый пёс. Теперь на нем был клоунский костюмчик и маленький колпачок, но он был неотличимо похож на его пса. Тут же Джонни поправил себя: пёс был неотличимо похож на Биндльстифа.
     И теперь пёс с благодарностью принял сосиску.
     – А где же она, старина? – спросил Джонни.
     Пёс гавкнул и кинулся в толпу. Джонни попытался последовать за ним, но не мог: промежутки в толпе, пропускавшие пса, для Джонни были малы. Но духом он не пал: он уже раз нашёл пса, найдёт и ещё раз. Вдобавок же именно на карнавале он когда-то встретил Марту – она была изящной Пьереттой, а он – толстым Пьеро. После маскарада они вместе встретили рассвет, а ещё до заката решили пожениться.
     Теперь он оглядывал толпу в поисках женщины в костюме Пьеретты, будучи почему-то уверен, что неизвестная хозяйка пса нарядится именно так.

     Всё, всё на этой ярмарке заставляло его вспоминать Марту чаще и сильнее обычного, если только это возможно. Как она ездила с ним по его торговому участку, как они отправлялись в путешествие, как только выдавалось свободное время. Закидывали в машину путеводитель Дункана Хайнса да две-три сумки – и в путь! Перед ними разматывается бесконечная лента дороги, Марта... сидит на соседнем сиденьи, поет "Америка прекрасная", а он должен подтягивать: "И мрамор городов твоих слеза не омрачит!.."

     Как-то она сказала ему, когда они плавно неслись по дороге... где это было? В Черных Горах? На плато Озарк? В Йосемитской долине?.. неважно. Так вот, она сказала тогда:
     – Джонни, тебе никогда не стать Президентом, и мне не бывать Первой Леди. Но спорю на что угодно – не было и не будет Президента, который знал бы о Соединённых Штатах больше, чем мы с тобой. Беда в том, что у этих занятых, важных и нужных людей просто нет времени, чтобы по-настоящему увидеть Америку.
     – Это замечательная страна, дорогая.
     – Иначе её и не назовёшь. И я могла бы провести целую вечность, разъезжая по ней – торгуя слонами вместе с тобой, Джонни.
     Он потянулся к ней и похлопал её по колену. И навсегда запомнил это ощущение.
( Read more... )

Пожалуй, самый любимый из переведённых мною рассказов, или один из любимейших – очень добрый, трогательный, печальный и радостный. Помню, работал над переводом во время работы переводчиком на нефтяных полях в Ван-Ёгане (это под Радужным, а Радужный – под Нижневартовском, вертолётом – рукой подать :) – а дорабатывал и сверял реалии уже позже, сперва в отпуске – сидел в Иностранке, рылся в «Энциклопедии Американа» (с интернетом тогда было не очень...) – и окончил работу уже во время обеденных перерывов в «Сумитомо». Перевод был напечатан в журнале «Вокруг света». А в ФИДО мне рыьались сказать, что заголовок переведён неправильно; однако «The Man Who Traveled in Elephants» – это именно «Человек, торговавший слонами вразъезд», например, to travel in vacuum cleaners – это не «путешествовать на (или «в») пылесосах, а «работать коммивояжёром по продаже пылесосов». У рассказа есть и другое название – в 1957 году журнал «Saturn» опубликовал его под названием «The Elephant Circuit», что можно перевести как «Круговорот слонов», «Круговое обращение слонов».

---

Роберт А.Хайнлайн

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ТОРГОВАЛ СЛОНАМИ

---

Robert A.Нeinlein, "The Man Who Travelled in Elephants"
© Candar Publishing Co., Inc., 1957, NY, USA
© Robert A.Нeinlein, 1959

© Перевод: Павел А.Вязников, 1994

---

     Дождь струился по окнам автобуса. Джон Уоттс сидел у окна, любуясь поросшими лесом холмами. Ему было хорошо, несмотря на плохую погоду. Когда он ехал, двигался, путешествовал, боль одиночества почти проходила. В дороге он мог закрыть глаза и представить, что Марта, как прежде, сидит рядом с ним.

     Они всегда путешествовали вместе; ещё медовый месяц они провели, разъезжая по территории, на которой он вёл свою торговлю. Вскоре они проехали почти всю страну – Шоссе No.66, где вдоль дороги стоят индейские хижины; Шоссе No.1 – то самое, что проходит через округ Колумбия и столицу; Пенсильванскую Магистраль, что стремительно пробегает сквозь множество тоннелей в горах... Он сидел за баранкой, а Марта на соседнем сиденьи сверялась с дорожными картами и считала расстояние до следующей остановки.

     Как-то, вспомнил он, одна из знакомых Марты спросила:
     – Но, дорогая, неужели тебе ещё не надоела такая жизнь?
     И он как будто снова услышал смех Марты:
     – Надоела? Да ведь у меня же есть целых сорок восемь огромных и прекрасных штатов, и каждый надо посмотреть как следует; как же это может надоесть? Вдобавок каждый раз видишь что-то новое – ярмарки, выставки и всё такое...
     – Но когда ты видела одну ярмарку, можешь считать, что видала их все...
     – Да? По-твоему, нет никакой разницы между Фиестой Санта-Барбары и Фортсвортской Выставкой Тучного Скота? И потом, – добавила она, – мы с Джонни – провинциалы от природы; мы страсть как любим, знаешь, приехать в город и разевать рот на все эти высоченные дома, да так, чтоб веснушки во рту пошли!
     – Но нельзя же так легкомысленно относиться к жизни, Марта!.. – женщина повернулась к Джону. – Джон, ну а ты что скажешь? Не пора ли и вам остепениться: обзавестись, наконец, домом и постараться добиться чего-то существенного в жизни?
     Как его раздражали такие умники!
( Read more... )

       Шло время, и довольно скоро я почти привык к моему новому миру, все больше раздумывая над этим вопросом - то есть о том, какое он имеет отношение ко мне. Стало быть, я купил - вернее, получил в подарок - талант. Я мог видеть призраков. Я мог видеть мир духов, даже его призрачную растительность. Причем все это было вполне объяснимо - я имею в виду деревья, птиц, мох, цветы и прочее. Призрачный мир - это тоже мир, он похож на наш, и значит, в нем должны быть животные и растения, И я все это видел, а духи меня - нет.

       Хорошо; но какую выгоду можно извлечь из этого? Нет смысла рассказывать или писать об этом мире - мне все равно не поверят. К тому же я, судя по всему, обладаю чем-то вроде монополии на контакт с призрачным миром; так с чего бы мне делиться с кем-либо?

       Да, но чем делиться?

       Решительно не видел я никакой выгоды для себя в этом "таланте". Мне была нужна подсказка. И вот на шестой день после того как я принял снадобье, я сообразил, что если и получу такую подсказку, так только в "Борговле тутылками".

       Я в это время был на Шестой авеню, пытался отыскать в магазинчике "Всё за $5.10" что-нибудь для Джинни. Она, правда, не могла трогать вещи, которые я ей приносил, но с удовольствием разглядывала книжки с картинками и прочие вещи, на которые можно просто смотреть. А когда я принес ей книжечку с фотографиями поездов начиная с "Де Витт Клинтон", то даже сумел приблизительно установить, сколько времени она уже ждет (я спрашивал, какие поезда она видела). Вышло что-то вроде восемнадцати лет...

       Так вот, я сообразил насчет "Борговли тутылками" и направился на Десятую авеню. Старикашка должен мне помочь - я чувствовал это.
( Read more... )

Забросил я что-то выкладывание в ЖЖ своих (старых) переводов...

---

Теодор Старджон

БОРГОВЛЯ ТУТЫЛКАМИ


       Никогда прежде я не замечал этого магазинчика - а ведь живу всего в полутора кварталах отсюда. Хотите, дам адрес? Называется "Борговля тутылками" - между Двадцатой и Двадцать первой улицами, на Десятой авеню, Нью-Йорк. Можете отправиться туда сами и поискать. Возможно, вы об этом не пожалеете. Но лучше всё же не пробуйте.

       "БОРГОВЛЯ ТУТЫЛКАМИ". Это меня сразу остановило. Представьте себе лавчонку с уныло скрипящей на ветру облупившейся вывеской, болтающейся на кованой завитушке. Я было прошел мимо: в кармане у меня лежало обручальное кольцо, которое Одри мне только что вернула, и мысли мои были очень далеко от таких вещей, как лавочки по борговле тутылками. Я говорил себе, что Одри могла бы найти для описания моей особы иное слово, чем "никудышный". А её заявление о том, что я "прирождённый психопатический никчемушник, заведомо неприспособленный к жизни", было настолько же неуместно, насколько выспренно. Она, несомненно, вычитала где-то эту тираду и теперь выдала её на-гора, присовокупив: "И я бы не вышла за тебя, даже если бы ты был последним мужчиной на земле",- что, как вы понимаете, тоже довольно-таки потёртое клише.

       "Борговля тутылками!"- пробормотал я и приостановился, задумавшись, где я подхватил такое странное сочетание. Ясно - прочёл на вывеске. "А что такое "Борговля тутылками"? - спросил я себя. И сам себе уверенно ответил: "Не знаю. Вернись и выясни, если хочешь".

       Так я и сделал - прошёл назад по восточной стороне Десятой авеню, размышляя, кто может содержать это заведение и чем они там занимаются.

       Ответ на этот второй вопрос мне дала надпись на табличке в окне, трудно читаемая из-за наслоений пыли - несомненно, пыли веков. Там было написано:

МЫ ПРОДАЁМ БУТЫЛКИ

       Там ещё что-то было написано - буквами поменьше. Я протёр пыльное стекло рукавом и наконец разобрал и эту строку:

С РАЗНООБРАЗНЫМ СОДЕРЖИМЫМ!
( Read more... )

http://simonstalenhag.se/index.html
и
http://mi3ch.livejournal.com/2826482.html

рекомендую

Оригинал взят у eilin_o_connor в Хоббит-3