Скромные холостяцкие ужины

[phd_paul_lector]

1.

Угорь (по акции! недорого взял) г/к, масляная рыба х/к, сёмга с/с, яйцо в термосе (передержал или вода была слишком горяча - вкрутую вышло, а не как надо, не по-онсенному), оливки-маслинки, сельдерей стеблевой, сладкий перец, каперсы, укроп; мультиовощной сок (томат, свёкла, морковь, сельдерей, квашеная капуста - рассол); тминная настойка.

2.

Баранина жареная, с гречневой кашею (с луком и грибами), мочёная клюква и красное сухое вино.

3.

поссам - не путать с "possum" - с салатом из дайкона, он же му - "Musaengchae" (чтоб я ещё знал, как это читается!) - по рекомендации уважаемого atsman. Это, в общем, свиная грудинка, варёная с луком, чесноком, кофе (да-да, кофе!), имбирем, перцем, лавровым листом... - и быстрого посола-маринада дайкон с чесноком и острым (разумется) красным перцем. Корейская, короче, кухня. намуль Мусэнча (?) эта самая, а равно и поссам, и солёная пекинская капуста - присыпана сушёной морской капустой с кунжутом; также кимчи и, разумеется, сётю (за отсуствием корейского сочжу.
Едят так: ломтик поссама заворачивают в солёный капустный лист - и суют в рот, ну и чередуют с мус... с дайконом и кимчи, не забывая во благовремении и про сётю. Очень вкусно! Кофе в свинине был для меня неожиданен и странен, но что поделать - такая вот кулинарная традиция: с глубочайшей древности корейские мореплаватели ходили в Африку за кофе, специально чтобы варить поссам. Оказалось очень вкусно! И на самом деле готовится достаточно легко - закидал в правильной последовательности сырьё, оно себе и варится, настрогал редьку, заправил, подождал - и готово... Кроме того, корейские медики издревле полагали, что жирненькая свининка в жару - самое что ни на есть подходящее кушанье, ежели под рукой не случилось хотдога... то есть посинтхана.

О! Оказывается, это читается как "мусэнчхэ". Пишется "Musaengchae" - транскрипция латиницей, - а читается "мусэнчхэ". Пишется "Hyundai", а читается "Хэндё". Нет, они точно ненормальные. Это куда хуже, чем японская ромадзи (Chofu=Тёфу, Chujenji=Тюдзендзи, shinkansen=синкансен). Мусэнчхэ, чтоб я так жил!..

4.

Баранья корейка, обжаренная, а затем тушёная с помидором и сладким перцем, с пряностями, а затем ещё и фламбированная, что было совершенно ненужно - если не считать понты. И сухое красное.

5.

Бастурма, шейка с/к, мясистенький бекон, черри, оливки-маслинки, каперсы, грецкий орех, миндаль, сладкий перец; сушёные чипсы - ржаноотрубные и томатные; бренди и мандарин.

5.

Баранина жареная, кимчи, капуста квашеная рубленая, черри, мочёная клюква и сётю.

6.

Утиная ножка, жаренная с пряностями и фламбированная бренди (см.п.4), гречневая каша с грибами, сухое красное (с гречневой кашей, да. Внезапно).

* * *

Жирные утки,
Жареные утки,
Жареные утки
С выводком утят
Прямо в аббатство,
В смиренное братство -
Прямо с вретёла в аббатство летят!

(Мтх.Гершензон, "Робин Гуд")

Comments

[phd-paul-lector.livejournal.com]

"Я надел сапоги и ватник и стал ждать. Ждать пришлось до обеда. То есть обеда, конечно, не было, это я так. Кто-то из пассажиров первым развернул сверток и начал есть вареные яйца. И все, как по команде, тоже развернули свои тряпочки и принялись бить яйца и чистить картошку в мундире.

Я принципиально против стадного чувства. Поэтому я переждал, глотая слюну. Когда все закончили, я съел свой бутерброд.

Только я его съел, женщина на боковой полке достала вареную курицу и опять начала есть. А ведь только что съела пирог с капустой!

Курицу крыть мне было нечем, и я отвернулся".

(Житинский, "Эффект Брумма")

[mr-quietest.livejournal.com]

Профессор Выбегалло кушал. На столе перед перед ним дымилась большая фотографическая кювета, доверху наполненная пареными отрубями.
Не обращая ни на кого специального внимания, он зачерпывал отруби ладонью, уминал их пальцами, как плов, и образовавшийся комок отправлял в ротовое отверстие, обильно посыпая крошками бороду. При этом он хрустел, чмокал, хрюкал, всхрапывал, склонял голову набок и жмурился, словно от огромного наслаждения. Время от времени, не переставая глотать и давиться, он приходил в волнение, хватал за края чан с отрубями и ведра с обратом, стоявшие рядом с ним на полу, и каждый раз придвигал их к себе все ближе и ближе. На другом конце стола молоденькая ведьма-практикантка Стелла с чистыми розовыми ушками, бледная и заплаканная, с дрожащими губками, нарезала хлебные буханки огромными скибками и, отворачиваясь, подносила их Выбегалле на вытянутых руках.
Выбегалло вдруг произнес неразборчиво:
-- Эй, девка... эта... молока давай! Лей, значить, прямо сюда, в отрубя... Силь ву пле, значить...
Стелла торопливо подхватила ведро и плеснула в кювету обрат.
-- Эх! -- воскликнул профессор Выбегалло. -- Посуда мала, значить! Ты, девка, как тебя, эта, прямо в чан лей. Будем, значить, прямо из чана кушать...
Стелла стала опрокидывать ведра в чан с отрубями, а профессор, ухвативши кювету, как ложку, принялся черпать отруби и отправлять в пасть.
Кадавр жрал. В лаборатории, полной народа, стояла потрясенная тишина, и было слышно только, как он сопит и хрустит, словно лошадь, и скребет кюветой по стенкам чана. Мы смотрели. Он слез со стула и погрузил голову в чан.
Прошла минута. Кадавр вылез из чана, утер бороду, сонно посмотрел на нас и вдруг ловким движением, неимоверно далеко вытянув руку, сцапал последнюю буханку хлеба. Затем он рокочуще отрыгнул и откинулся на спинку стула, сложив руки на огромном вздувшемся животе. По лицу его разлилось блаженство. Он посапывал и бессмысленно улыбался. Он был несомненно счастлив, как бывает счастлив предельно уставший человек, добравшийся наконец до желанной постели.
Кадавр сунул руку в чан, вытащил кювету, осмотрел ее со всех сторон и осторожно откусил край. Брови его страдальчески поднялись. Он откусил еще кусок и захрустел. Лицо его посинело, словно от сильного раздражения, глаза увлажнились, но он кусал раз за разом, пока не сжевал всю кювету. С минуту он сидел в задумчивости, пробуя пальцами зубы, затем медленно прошелся взглядом по замершей толпе. Нехороший у него был взгляд -- оценивающий, выбирающий какой-то.
В дверях раздался шум, все задвигались, и сквозь толпу, расталкивая зазевавшихся, выдирая сосульки из бороды, полез Амвросий Амбруазович Выбегалло. Настоящий. От него пахло водкой, зипуном и морозом.
-- Милай! -- закричал он. -- Что же это, а? Кель сетуасьен*! Стелла, что же ты, эта, смотришь!.. Где селедка? У него же потребности! У него же они растут!.. Мои труды читать надо!

©

[wildsiskin.livejournal.com]

Романа не пришлось долго уговаривать: подцепив на вилку зажаренный в сметане петушиный гребешок, он отправил его в рот; гребешок оказался нежнейшим, слабо похрустывающим на зубах; за ним последовали: две раковых шейки, пропитавшиеся кисло-сладким томатным соусом, кусок заливной белуги, черная икра, салат из свежих помидоров, соленые волнушки и, наконец, нежнейший поросенок с хреном, солидный кусок которого положил Роману в тарелку Антон Петрович.

— Без поросятины, брат, мы тебя не выпустим! — басил он, сразу наливая ему большую рюмку водки и подмигивая Красновскому, который, понимающе кивнув, плюхнул не меньший кусок в тарелку Татьяны.

— Что вы, зачем же.. — беспомощно улыбнулась Татьяна, но Красновский тут же забормотал, накладывая ей белоснежного хрена:

— Татьяна Александровна, этот поросеночек утром еще по травке бегал, а теперь вот изволит лежать на блюде и приветствует вас. Видите, видите, как он подмигивает? Подмигивает и говорит — скушайте мой бочок, Татьяна Александровна, не пожалеете!

— Танечка, не отказывайтесь! — советовала тетушка. — Это прелесть что такое.

— Не скромничайте, Татьяна Александровна, — заговорила Красновская, быстро управляясь со своим куском. — Здесь все свои, а поросятина такая нежная, просто тает на языке...

— Да с хренцом, с хренцом! Мммм! — качал головой быстро жующий отец Агафон.

— Да и сметаночкой сдобрить можно, — советовала попадья.

— Все, все можно! — поднял свою рюмку с водкой Антон Петрович. — Но сперва — выпить! Выпить непременно!

— За здоровье жениха и невесты, — подсказал знакомый усталый голос.

Все повернулись и увидели Клюгина, стоящего в проеме двери, ведущей в прихожую. На нем был старый черный фрак с длиннющими фалдами, в руках он держал букет георгинов и продолговатую коробку, перевязанную бечевкой. Появление его было столь неожиданно, что сидящие за столом замолчали и в полной тишине смотрели на фельдшера.

Только на лугу, у крестьян, было по-прежнему шумно и весело.

Не смутившись замешательством гостей, Клюгин подошел к Татьяне и, протянув ей букет, произнес:

— Поздравляю.

Роману он положил на руку коробку, произнеся то же самое.

— Прошу простить меня за опоздание, — обратился он ко всем, и в его голосе помимо усталости слышалась грусть.

— А вот и не простим! — первым опомнился Антон Петрович, берясь за горлышко графина и приподнимаясь с места. — Без штрафу не простим, Herr Doktor! Ну-ка, бокал, бокал сюда!

Кудрявый парень в кумачовой рубахе подошел с бокалом, стоящим на подносе.

Воспенников быстро наполнил его водкой:

— Вот этак-с... Извольте, Herr Doktor! Пришла пора платить по векселям!

Дядюшка кивнул головой, парень отошел и поднес бокал Клюгину.

Все смотрели на фельдшера. Он молча взял бокал, поднес к губам, выпил, словно воду, и, ничуть не поморщась, поставил на поднос.

— Браво!! — тряхнул головой Антон Петрович. — Вот это по-русски! Просим к столу!

[mr-quietest.livejournal.com]

Я вспомнил нашу БЭСМ. Панель управления цвета заварного крема. Женя кладет на эту панель газетный сверток и неторопливо его разворачивает. "У тебя что?" -- "У меня с сыром и колбасой". С польской полукопченой, кружочками. "Эх ты, жениться надо! У меня котлеты, с чесночком, домашние. И соленый огурчик". Нет, два огурчика... Четыре котлеты и для ровного счета четыре крепких соленых огурчика. И четыре куска хлеба с маслом...
Я откинул одеяло и сел. Может быть, в машине что-нибудь осталось? Нет, все, что там было, я съел. Осталась поваренная книга для Валькиной мамы, которая живет в Лежневе. Как это там... Соус пикан. Полстакана уксусу, две луковицы... и перчик. Подается к мясным блюдам... Как сейчас помню: к маленьким бифштексам. "Вот подлость, -- подумал я,-- ведь не просто к бифштексам, а к ма-а-аленьким бифштексам". Я вскочил и подбежал к окну. В ночном воздухе отчетливо пахло ма-а-аленькими бифштексами.
Откуда-то из недр подсознания всплыло: "Подавались ему обычные в трактирах блюда, как то: кислые щи, мозги с горошком, огурец соленый (я глотнул) и вечный слоеный сладкий пирожок..." -- "Отвлечься бы", --
подумал я и взял книгу с подоконника. Это был Алексей Толстой, "Хмурое утро". Я открыл наугад. "Махно, сломав сардиночный нож, вытащил из кармана перламутровый ножик с полусотней лезвий и им продолжал орудовать, открывая жестянки с ананасами (плохо дело, подумал я), французским паштетом, с омарами, от которых резко запахло по комнате". Я осторожно положил книгу и сел за стол на табурет. В комнате вдруг обнаружился вкусный резкий запах: должно быть, пахло омарами. Я стал размышлять, почему я до сих пор ни разу не попробовал омаров. Или, скажем, устриц. У Диккенса все едят устриц, орудуют складными ножами, отрезают толстые ломти хлеба, намазывают маслом... Я стал нервно разглаживать скатерть. На скатерти виднелись неотмытые пятна. На ней много и вкусно ели. Ели омаров и мозги с горошком. Ели маленькие бифштексы с соусом пикан. Большие и средние бифштексы тоже ели. Сыто отдувались, удовлетворенно цыкали зубом...

[phd-paul-lector.livejournal.com]

"Кроме ряда кабинетов, в трактире были две огромные залы, где на часы обеда или завтрака именитые купцы имели свои столы, которые до известного часа никем не могли быть заняты.

Так, в левой зале крайний столик у окна с четырех часов стоял за миллионером Ив.Вас.Чижевым, бритым, толстенным стариком огромного роста. Он в свой час аккуратно садился за стол, всегда почти один, ел часа два и между блюдами дремал.

Меню его было таково: порция холодной белуги или осетрины с хреном, икра, две тарелки ракового супа, селянки рыбной или селянки из почек с двумя расстегаями, а потом жареный поросенок, телятина или рыбное, смотря по сезону. Летом обязательно ботвинья с осетриной, белорыбицей и сухим тертым балыком. Затем на третье блюдо неизменно сковорода гурьевской каши. Иногда позволял себе отступление, заменяя расстегаи байдаковским пирогом - огромной кулебякой с начинкой в двенадцать ярусов, где было все, начиная от слоя налимьей печенки и кончая слоем костяных мозгов в черном масле. При этом пил красное и белое вино, а подремав с полчаса, уезжал домой спать, чтобы с восьми вечера быть в Купеческом клубе, есть целый вечер по особому заказу уже с большой компанией и выпить шампанского. Заказывал в клубе он всегда сам, и никто из компанейцев ему не противоречил.

- У меня этих разных фоли - жоли да фрикасе - курасе не полагается... По - русски едим - зато брюхо не болит, по докторам не мечемся, полоскаться по заграницам не шатаемся.

И до преклонных лет в добром здравье дожил этот гурман.

[phd-paul-lector.livejournal.com]

    "Передо мной счет трактира Тестова в тридцать шесть рублей с погашенной маркой и распиской в получении денег и подписями: "В.Далматов и О.Григорович". Число - 25 мая. Год не поставлен, но, кажется, 1897-й или 1898-й. Проездом из Петербурга зашли ко мне мой старый товарищ по сцене В.П.Далматов и его друг О.П.Григорович, известный инженер, москвич. Мы пошли к Тестову пообедать по-московски. В левой зале нас встречает патриарх половых, справивший сорокалетний юбилей, Кузьма Павлович.

    - Пожалуйте, Владимир Алексеевич, за пастуховский стол! Николай Иванович вчера уехал на Волгу рыбу ловить.
    Садимся за средний стол, десяток лет занимаемый редактором "Московского листка" Пастуховым. В белоснежной рубахе, с бородой и головой чуть не белее рубахи, замер пред нами в выжидательной позе Кузьма, успевший что-то шепнуть двум подручным мальчуганам-половым.
    - Ну-с, Кузьма Павлович, мы угощаем знаменитого артиста! Сооруди сперва водочки... К закуске чтобы банки да подносы, а не кот наплакал.
    - Слушаю-с.
    - А теперь сказывай, чем угостишь.
    - Балычок получен с Дона... Янтаристый... С Кучугура. Так степным ветерком и пахнет...
    - Ладно. Потом белорыбка с огурчиком...
    - Манность небесная, а не белорыбка. Иван Яковлевич сами на даче провешивали. Икорка белужья парная... Паюсная ачуевская - калачики чуевские. Поросёночек с хреном...
    - Я бы жареного с кашей, - сказал В.П.Далматов.
    - Так холодного не надо-с? И мигнул половому.
    - Так, а чем покормишь?
    - Конечно, тестовскую селянку, - заявил О.П.Григорович.
    - Селяночку-с осетриной, со стерлядкой... живенькая, как золото желтая, нагулянная стерлядка, мочаловская.
    - Расстегайчики закрась налимьими печенками..
    - А потом я рекомендовал бы натуральные котлетки а ля Жардиньер. Телятина, как снег, белая. От Александра Григорьевича Щербатова получаем-с, что-то особенное...
    - А мне поросёнка с кашей в полной неприкосновенности, по-расплюевски, - улыбается В.П.Далматов.
    - Всем поросёнка... Да гляди, Кузьма, чтобы розовенького, корочку водкой вели смочить, чтобы хрумтела.
    - А вот между мясным хорошо бы лососинку Грилье, - предлагает В.П.Далматов.
    - Лососинка есть живенькая. Петербургская... Зеленцы пощерботить прикажете? Спаржа, как масло...
    - Ладно, Кузьма, остальное всё на твой вкус... Ведь не забудешь?
    - Помилуйте, сколько лет служу!
    И оглянулся назад.

[phd-paul-lector.livejournal.com]

    В тот же миг два половых тащат огромные подносы. Кузьма взглянул на них и исчез на кухню. Моментально на столе выстроились холодная смирновка во льду, английская горькая, шустовская рябиновка и портвейн Леве No.50 рядом с бутылкой пикона. Ещё двое пронесли два окорока провесной, нарезанной прозрачно розовыми, бумажной толщины, ломтиками. Ещё поднос, на нем тыква с огурцами, жареные мозги дымились на черном хлебе и два серебряных жбана с серой зернистой и блестяще - чёрной ачуевской паюсной икрой. Неслышно вырос Кузьма с блюдом сёмги, украшенной угольниками лимона.

    - Кузьма, а ведь ты забыл меня.
    - Никак нет-с... Извольте посмотреть.
    На третьем подносе стояла в салфетке бутылка эля и три стопочки.
    - Нешто можно забыть, помилуйте-с!
    Начали попервоначалу "под селёдочку".
    - Для рифмы, как говаривал И.Ф.Горбунов: водка - селёдка.

    Потом под икру ачуевскую, потом под зернистую с крошечным расстегаем из налимьих печенок, по рюмке сперва белой холодной смирновки со льдом, а потом ее же, подкрашенной пикончиком, выпили английской под мозги и зубровки под салат оливье...

    После каждой рюмки тарелочки из-под закуски сменялись новыми... Кузьма резал дымящийся окорок, подручные черпали серебряными ложками зернистую икру и раскладывали по тарелочкам. Розовая сёмга сменялась янтарным балыком... Выпили по стопке эля "для осадки". Постепенно закуски исчезали, и на месте их засверкали дорогого фарфора тарелки и серебро ложек и вилок, а на соседнем столе курилась селянка и розовели круглые расстегаи.

    - Селяночки-с!..

    И Кузьма перебросил на левое плечо салфетку, взял вилку и ножик, подвинул к себе расстегай, взмахнул пухлыми белыми руками, как голубь крыльями, моментально и беззвучно обратил рядом быстрых взмахов расстегай в десятки узких ломтиков, разбегавшихся от цельного куска серой налимьей печенки на середине к толстым зарумяненным краям пирога.

    - Розан китайский, а не пирог! - восторгался В.П.Далматов.
    - Помилуйте-с, сорок лет режу, - как бы оправдывался Кузьма, принимаясь за следующий расстегай. - Сами Влас Михайлович Дорошевич хвалили меня за кройку розанчиком.
    - А давно он был?
    - Завтракали. Только перед вами ушли.
    - Поросеночка с хреном, конечно, ели?
    - Шесть окорочков под водочку изволили скушать. Очень любят с хренком и со сметанкой".

[phd-paul-lector.livejournal.com]

«Что ж, душенька, пойдем обедать», – сказала Собакевичу его супруга. «Прошу!» – сказал Собакевич. Засим, подошедши к столику, где была закуска, гость и хозяин выпили, как следует, по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то есть всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями, и потекли все в столовую; впереди их, как плавный гусь, понеслась хозяйка…

«Щи, моя душа, сегодня очень хороши! – сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. Эдакой няни, – продолжал он, обратившись к Чичикову, – вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!»

«…Возьмите барана,–продолжал он, обращаясь к Чичикову, – это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это все выдумали доктора немцы да французы; я бы их перевешал за это! Выдумали диету, лечить голодом! Что у них немецкая жидкокостная натура, так они воображают, что и с русским желудком сладят! Нет, это все не то, это все выдумки, это все...У меня не так. У меня, когда свинина, всю свинью давай на стол; баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует».

Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки… За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками…

[mr-quietest.livejournal.com]

(прихлебывает черный чай с бергамотом)

Продолжайте, Пуэбло.
Крайне занятно и познавательно.
Сочинения тов. Гоголя Николая очень хороши и вкусны своим языком...

Незнайка пытается бороться со скукой и голодом:

[phd-paul-lector.livejournal.com]

"Сначала он спел все песенки, которые знал, потом загадал сам себе все известные ему загадки и разгадал их, затем принялся вспоминать пословицы и поговорки вроде: "Кому пироги да пышки, а нам синяки да шишки", "Слышит ухо, что не сыто брюхо" или "Яков лаком, съел кошку с маком".